Форум больных шизофренией

Как всегда психиатры преувеличивают:

"Вы видите сегодня перед собой крепко сложенного, упитанного, 21 летнего мужчину (случай 10), который несколько недель тому назад поступил в клинику. Он спокойно сидит, смотрит перед собой, не взглядывает, когда с ним заговаривают, но, очевидно, очень хорошо понимает все вопросы, так как он, правда, медленно и часто лишь после повторных настояний, отвечает вполне осмысленно. Из его коротких, произносимых тихим го¬лосом показаний мы узнаем, что он считает себя больным, но более точных сведений о роде и признаках расстройства мы не получаем. Больной приписывает свою болезнь онанизму, которым он занимался, начиная с 10-ти летнего возраста. Этим он согрешил против шестой заповеди, его трудоспособность значи¬тельно пала, он почувствовал себя вялым и жалким и стал ипо¬хондриком. Под влиянием чтения определенных книг он вообразил, что у него грыжа, что он страдает сухоткой спинного мозга, хотя ни того, ни другого на самом деле нет. Со своими товарищами он перестал встречаться, так как он полагал, что они, глядя на него, замечают последствия порока и высмеивают его. Все эти показания больной дает равнодушным голосом, не взглядывая на собеседника и не обращая внимания на окружающих. Выражение его лица не обнаруживает при этом никакого душевного движения; только легкая усмешка показывается время от времени. Кроме того, обращает на себя внимание еще то, что он иногда морщит лоб или гримасничает: вокруг рта и носа появляется тонкое, меняющееся подергивание.
О своей прежней жизни больной дает удовлетворительные сведения. Его знания соответствуют степени его образования; он год тому назад получил аттестат зрелости для поступления в университет. Он знает, где он находится и сколько времени он здесь, однако, имена окружающих его лиц знает лишь нетвердо; он еще об этом не узнавал. Об общих событиях за последний год он также может сообщить лишь весьма скудные сведения. На словах он дает согласие пока остаться в клинике; конечно, ему было бы приятней, если б он мог найти для себя подходящую профессию, но он не может указать, за что бы он хотел взяться. Соматических расстройств, кроме весьма живых сухожильных коленных рефлексов, не обнаружено.
На первый взгляд поведение больного, быть может, напоминает меланхолическое состояние. Однако, при более внимательном наблюдении вы заметите всевозможные различия, в значении которых мы и хотим отдать себе отчет. Больной дает медленные и односложные ответы, но не потому, что его жела¬ние отвечать наталкивается на непреодолимые препятствия, а потому, что он совершенно не чувствует потребности говорить. Он слышит и совсем хорошо понимает, что ему говорят, но не лает себе труда обращать на это внимание, не слушает, отвечает, не подумавши, что ему взбредет на ум. При этом не наблюдается заметного напряжения воли; все движения также совершаются пило и без выражения, но беспрепятственно и без труда. О душевной угнетенности, как этого можно было ожидать по содер¬жанию его признаний, не может быть речи; больной остается безучастным, не обнаруживая ни страхов, ни надежд, ни желаний. Его глубоко не задевает совершающееся вокруг него, хотя он все понимает без труда. Ему безразлично, кто кругом него, кто с ним говорит, кто о нем заботится, он даже не справляется об имени этого человека.
Это своеобразное, глубоко проникающее отсутствие эмоциональной окраски всех жизненных впечатлений при хорошо сохра¬нившейся способности усваивать восприятия и запоминать является отличительным признаком разбираемой нами болезни. Это становится еще заметнее при дальнейшем наблюдении, ког¬да мы видим, что больной, несмотря на свое хорошее образование, недели или месяцы лежит или сидит, не ощущая ни малейшей потребности в занятии. Наоборот, он смотрит в одну точку и сидит не двигаясь, с ничего не выражающим лицом, на котором то и дело появляется пустая улыбка, иногда перелистывает какую-либо книгу, ничего не говорит и ни о чем не заботится. При посещениях он безучастен, не расспрашивает о домашних делах, едва здоровается с родителями и равнодушно возвращается в отделение. Лишь с трудом можно его заставить написать письмо; он говорит, что он не знает, что ему писать. Однако, при случае он сочиняет письмо к врачу, в котором в сносной форме, но довольно бессвязно в кривых и половинча¬тых мыслях со своеобразной, плоской игрой слов, просит “о внесении несколько более allegro в лечение”, “о свободных дви¬жениях для расширения горизонта”, “ergo пожертвовать не¬множко души для лекции”, хочет, “только nota bene, ради Бога не быть присоединенным к клубу простофиль”; “профессиона¬льное занятие — это жизненный бальзам”.
Эти отрывки, равно как и его признания, что он размышля¬ет о мире, создает себе моральную философию, не оставляют со¬мнения в том, что здесь имеется наряду с эмоциональным оскудением значительная степень слабости суждений и расщеп¬ления психики, несмотря на то, что знания, требующие только памяти, мало или вовсе не потерпели ущерба. Здесь дело идет о своеобразном эмоциональном и умственном оскудении, которое лишь внешне напоминает меланхолические депрессивные со¬стояния. Это оскудение есть проявление весьма частого болез¬ненного процесса, который мы пока обозначаем термином “раннее слабоумие” — dementia praecox.
Развитие болезни произошло с большой постепенностью. Наш больной, оба родителя которого перенесли преходящую “тоску”, поступил в школу лишь в 7 лет, так как он был слабым ребенком и плохо говорил, но в школе он занимался хорошо; он слыл замкнутым, своенравным мальчиком, как мы это часто слышим о прошлом подобных больных. Раньше он много она¬нировал, последние годы стал уединяться, полагал, что его вы¬смеивают сестры и братья, что его не принимают в общество из-за некрасивой внешности, не переносил поэтому зеркала в своей комнате. Когда он год тому назад сдал свою письменную дипломную работу, его освободили от устного испытания, так как он не был в состоянии подготовиться. Он много плакал, сильно онанировал, бегал безсцельно, играл бессмысленно на рояли, делал свои умозаключения об “игре нервов в жизни, с которой он не мог справиться”. Ко всякой, даже физической работе он был неспособен, чувствовал себя “негодным”, просил дать револьвер, ел шведские спички, чтобы покончить с собой, и потерял всякую душевную связь со своей семьей. Временами он становился возбужденным, шумливым, по ночам громко говорил в окно. И в клинике также наблюдалось длительное возбужденное состояние, во время которого он спутанно болтал, корчил гримасы, бегал, громко ступая и сочинял бессвязные произведения, которые он затем разукрашивал вкось и кривь завитками и бессмысленно набранными буквами. О причине своего странного Поведения он после быстро наступившего успокоения не мог дать никакого объяснения1.

1 Больной без изменения возвратился на попечение своей семьи, а теперь в течение 15 1/2 лет находится в больнице в состоянии тупости и слабоумия; он еще в состоянии играть на рояле с хорошей техникой и соблюдая такт, но без всякого выражения."